Разобрать любовь на составляющие части. Ж. Липовецкий. часть 3
На нашем сайте опубликована Глава 1. «ОНА ГОВОРИТ О ЛЮБВИ» из книги Ж. Липовицкого «Третья женщина», состоящая из шести частей:
Она говорит о любви. Ж. Липовецкий. часть 1
От любви-вероисповедания к любви-тюрьме. Ж. Липовецкий. часть 2
Разобрать любовь на составляющие части. Ж. Липовецкий. часть 3
Говорите мне о любви. Ж. Липовецкий. часть 4
Женщины и порнография. Ж. Липовецкий. часть 5
Любовь, современность и индивидуальность. Ж. Липовецкий. часть 6
Жиль Липовецкий (род. 1944), профессор философии в Гренобле;
Жиль Липовецкий в своей книге «Третья женщина» (1997г.; в 2003г. издана в России) набрасывает краткую историю женской участи: презрительное игнорирование женщин в античной культуре, инквизиторское преследование - в Средние века, мистико-эстетическое обожествление - в эпоху Возрождения, заточение в темнице буржуазного брака - в Новое время. Архаическое пренебрежение вторым полом Липовецкий называет эпохой "первой женщины", женщины-недочеловека. Ренессансное возвеличивание Прекрасной Дамы - периодом "второй женщины", женщины-сверхчеловека, женщины - рабыни идеала.
"Третья женщина", женщина эпохи постмодерна, - это женщина-гражданин, свободно распоряжающаяся собой. "Третья женщина" вольна, открыто жить с любовником, сама зарабатывает себе на жизнь, сама решает, за кого идти замуж, сама подает на развод, сама строит свою профессиональную карьеру и добивается почти таких же социальных привилегий, как и мужчины.
Все эти публикации широко распространили романтический идеал женщины, добродетели верности и целомудрия, образ «женщины Золушки»^, которая ожидает, что ее внутренние возможности будут раскрыты с появлением необыкновенного мужчины. Социальные стереотипы* сентиментального романтизма, клише внезапной любви, сцены целомудренных объятий, вздохов и пламенных взоров, мечты о нежном и богатом мужчине стали в XX веке способом ухода от действительности и предметом потребления для огромного количества женщин. Посредством всего этого и распространялась чувствительность, взращенная романтическими грезами, а также мировоззрение, отождествляющее женское счастье с успехом в любви.
«Любовь следует изобрести заново», - говорил Рембо. На деле же только столетие спустя неравноправное распределение любовных ролей станет предметом, вызывающим социетальные** споры. В 60-е годы зарождается новый феминизм, который направляет острие своей критики не столько на саму любовь, сколько на тот способ, каким женщины социализируются и покоряются романтическому идеалу чувствительности.
^Colette Dowling, The Cinderella Complex, New York, Pochet Books, 1981.
*Социальный стереотип - введенный в 1922 году термин для обозначения «застывшего» образа или представления о социальном объекте различных социальных субъектов; следование такому стереотипу предполагает избегание ситуации выбора, распознавание каждой ситуации как привычной и непроблемной.
**Социетальный - относящийся к социуму, иными словами, к группе людей, объединенных по какому-либо одному общему признаку.
В угаре исполненных бурным протестом лет беззаветная женская вера в любовь перестала быть чем-то само собой разумеющимся и подверглась рассмотрению как некая разновидность опиума для женщин. «Их любовь нам как тюрьма», - скандируют активистки Движения за освобождение женщин, тогда как брак в их представлении суть «рабство - домашнее, сексуальное, духовное»^. Множатся обличения распространяемой массовой культурой мифологии любви и нападки на стереотипные роли, которые обескровливают воображение, делают женщину чуждой самой себе, снова и снова навязывают традиционное положение женщины, зависимой от мужчины^. В эпоху демистификации и деконструкции* любовь, приравненная к инструменту закабаления и отчуждения женщин, дает крен. Литота больше совсем не ко времени, и американская феминистка Ти-Грейс Эткинсон может объявить: «Любовь - это реакция жертвы на насилие»^. Прежде полагали, что любовь помогает женщине реализовать собственные возможности и возвышает ее; теперь любовь обвиняют в том, что она состоит на службе у женщины-объекта* и губительна для аутентичной жизни. Прежде любовь отождествлялась с непостижимой тайной сердца, теперь ее расшифровывают как политику самца.
^Francoise Picq, Liberation desfemmes: les annees mouvement, Paris, Seuil, p. 74,81.
^Во Франции: Anne-Marie Dardigna, Femmes, femmes surpapier glace, Paris, Maspero, 1974; в Соединенных Штатах: Germaine Greer, La Femme eunuque, op. cit., p. 218-240.
*Деконструкция - особая, изобретенная французским философом Ж. Деррида стратегия по отношению к текстам, которая дезавуирует метафизику в качестве фаллоцентризма - установки на приоритет мужского начала над женским и на вытеснение женского голоса из многоголосия текстов культуры. По замечанию Н. Автономовой, под деконструкцией понимается «такое обращение с бинарными конструкциями любого типа [...], при котором оппозиция разбирается, угнетаемый ее член выравнивается в силе с господствующим, а потом и сама оппозиция переносится на такой уровень рассмотрения проблемы, с которого видна уже не оппозиция, но скорее ее возможность (чаще - невозможность)» (цит. по кн.: Деррида Жак. О грамматологии. M.: Ad Marginem, 2000. С. 19.).
^Цит. по: Germaine Greer, La Femme eunuque, op. cit., p. 216.
Одновременно в преобладающей тематике происходят масштабные сдвиги из области сентиментального в область сексуального. Главная проблема теперь не в том, чтобы «любить до умопомрачения», а в том, чтобы «беспрепятственно наслаждаться»**. Наряду с тем что язык сердца отходит на второй план по сравнению с либидонозной риторикой, безраздельная любовь и верность ставятся под сомнение как буржуазные ценности; становится старомодным и несколько неудобным объясняться в любви, прибавлять к слову «любовь» слово «навеки». Происходит изменение перспективы, которое и приведет Барта к констатации пришествия новой непристойности: непристойности проявления чувств^.
*В этом вопросе все не так просто, вспомним в этой связи хотя бы утверждение швейцарского психоаналитика Адольфа Гуггенбюля-Крейга: «Превращение партнера в объект играет значительную роль в сексуальных отношениях, хотя в этом не торопятся признаваться. Ведь в идеале требуется, чтобы сексуальные и другие человеческие отношения всегда были отношениями двух равноправных партнеров. В противном случае, если партнер превращен в объект вне зависимости от целей такой метаморфозы - желание получить удовольствие или с интересом наблюдать за ним, - отношения, по общему мнению, становятся нездоровыми. На мой взгляд, такое мнение - предрассудок. Любые отношения всегда, помимо всего прочего, предполагают объективирование (превращение партнера в объект). Одному из участников отношений всегда необходимо рассматривать своего партнера предметно, объективно, переживая вместе с тем полную идентификацию со своим визави, но не желая отказываться от холодного объективного наблюдения» (Гуггенбюль-Крейг Адольф. Брак умер - да здравствует брак! СПб.: Б.С.К., 1997. С. 79).
**Ср. у современного французского философа Бодрийяра: «С непониманием и смутным сочувствием смотрим мы на культуры, для которых половой акт не является целью в себе, для которых сексуальность не превратилась в это смертельно серьезное дело - высвобождение энергии, принудительная эякуляция, производство любой ценой, гигиенический контроль и учет тела. Культуры, сохранившие длительные процессы обольщения и чувственного общения, где сексуальность только одна служба из многих, длительная процедура даров и ответных даров, а любовный акт не более как случайное разрешение этой взаимности, скандированной ритмом неизбежного ритуала. Для нас все это уже не имеет никакого смысла, сексуальное для нас строго определяется как актуализация желания в удовольствии, а все прочее - литература. Необычайная конкретизация и концентрация на оргастической функции - на энергетической функции, говоря в более общем плане. Мы культура преждевременной эякуляции» (Бодрийяр Жан. Соблазн. M.: Ad Marginem, 2000. С. 83).
Но не надо питать никаких иллюзий: даже в самый разгар периода протестов женщины не отвергали мечту о любви. Черты эвфемизма обрел один лишь сентиментальный дискурс, но никак не любовные ожидания и ценности. Новый скептицизм, сменивший романтическую риторику, и сексуализация дискурса стали реакцией не на ослабление любовных чаяний, а на отказ от «фальшивых» условностей, а также на повышение значимости таких ценностей, как психологическая близость и тесная духовная связь, и на усиление потребности в более аутентичном общении. В условиях отхода на задний план навеянной сентиментализмом семантики процесс индивидуализации любви-страсти, начавшийся в XVII и XVIII веках, продолжал неуклонно развиваться. Женщины дистанцировались от романтического языка, они все реже соглашались возложить на алтарь любви свою учебу и карьеру, но их исключительная привязанность к идеалам любви выстояла, и многие и многие из них продолжали мечтать о большой любви, пусть даже и внебрачной.
Однако этим дело не ограничилось, и любовь вступила в период небывалой политизации и бунтарства в сфере культуры. В первую очередь, речь шла о том, чтобы освободить сексуальность от любых запретов моральных, супружеских или связанных с гомосексуализмом, - которые препятствуют женской независимости; речь так же шла о том, чтобы освободить женскую любовь от домашнего затворничества и от патриархального идеала самозабвенной преданности. В перспективе наиболее радикальные намерения простираются вплоть до разрушения стереотипов пола, вплоть до уничтожения «тюрьмы, создаваемой половой принадлежностью» и сминающей индивидуальности посредством искусственного деления на мужчин и женщин.
^Roland Barthes, Fragments d'un discours amoureux, Paris, Seuil, 1977, p. 207-211.
Совершенно очевидно, что эти призывы не остались пустым звуком. За несколько десятилетий женщины завоевали целый ряд до той поры не признаваемых за ними прав. Легитимация их участия в профессиональной деятельности, узаконивание контрацепции и абортов, либерализация сексуальной морали - все это явилось подлинным революционным переворотом. Отныне женщины снискали право утверждать свою личную и экономическую независимость, вести внебрачную половую жизнь, заниматься любовью без опасений «подзалететь», получать удовольствие, не испытывая стыда, любить другую женщину. В этом смысле нельзя отрицать, что различия между полами заметно поубавились: девственность перестала быть необходимой с точки зрения морали, явное запаздывание первого сексуального опыта у женщин практически ликвидировано, и возраст вступления девочек в сексуальные отношения все более приближается к возрасту мальчиков^: любовные отношения не избегли воздействия демократического выравнивания положения двух полов.
^Les Comportements sexuels en France, sous la direction d'Alfred Spira, Paris, La Documentation Francaise, 1993, p. 123.
Все это так, но до каких пределов? За полвека неравенство в любви между полами, безусловно, сгладилось, но оно не исчезло окончательно; оно стало менее явным, менее резким, менее непреложным, но ничуть не устарело. Выравнивание положения неуклонно продолжается, но не вызывает в этой сфере столь же неуклонного ослабления различий между полами. Еще совсем недавно многие - включая и автора этих строк - полагали, что разделение по половому признаку в нашем обществе может быть отнесено к явлениям архаичным и в конечном итоге второстепенным с той поры, как оно попало под напор девятого вала эгалитаризма и демократии: казалось, что за порогом будущего нас ожидает неотвратимое взаимоуподобление полов.
Сегодня надо обладать большим запасом наивности, чтобы придерживаться подобной схемы: настолько настойчиво и неотвратимо заявляет о себе социальное воспроизводство асимметричности половых ролей. Да и можно ли по-прежнему признавать удовлетворительными теории, которые объясняют обусловленные полом социальные различия как простые исторические «пережитки», обреченные на то, чтобы рано или поздно отмереть? С учетом всего сказанного главной темой для размышлений выступает сегодня не столько нестабильность ролей в любовной сфере, сколько сохранение размежевания между полами, которое, хотя оно и стало менее выраженным, все-таки остается в социальном плане реальным.
Настало время пересмотреть наши взгляды относительно влияния демократических и индивидуалистических логических выкладок на «заветы предков» и на социальные различия между полами. Отсюда возникает главный вопрос: как и почему воспроизводятся половые различия в культуре любовных отношений в условиях универсума, основанного на идеалах равенства и свободы личности? Каким образом можно представить себе дальнейшую судьбу любовных отношений в обществах, которые возводят в культ - как для мужчин, так и для женщин - свободу распоряжаться собой?
Есть обстоятельства, которые заслуживают того, чтобы задержать на них внимание: вопреки потрясениям «сексуальной революции» и напору эгалитаристских чаяний нашей эпохе не удалось сокрушить традиционно главенствующую позицию женщин в сфере любовных устремлений. Сейчас много говорят о «новых мужчинах»* и о «новых женщинах», но мы по-прежнему руководствуемся обусловленной полом асимметрией любовных ролей: нравы являют нам все большее развитие эгалитаризма, а неравенство в любви между мужчиной и женщиной сохраняется, пусть и с куда меньшей очевидностью, чем это было в прошлом.
*В Англии в этой связи заговорили о так называемом «новом типе мужчин», «проявляющих в своем поведении большую экспрессивность и эмоциональность, а кроме того, принимающих на себя часть забот о доме и детях [...] результаты исследования, проведенного Центром изучения политики в отношении семьи, свидетельствуют, что слухи о широком распространении этой разновидности мужчины сильно преувеличены» (подробнее об этом см.: Лоусон Тони, Гэррод Джоан. Словарь-справочник. Указ. соч. С. 264).
Путеводитель по сайту и основным вехам в познании любви. Е.Пушкарев
Мужчина и женщина: совместимость, любовь. Е. Пушкарев
Мужчина и женщина: отношения. Е. Пушкарев
Мужчина и женщина: лидерство в любви и браке. Е Пушкарев
Тест на любовь: «шкала любви» З.Рубина.
Эрос и культура: Философия любви и европейское искусство. В.П.Шестаков
Литература сыграла огромную роль в любовном культе. М.О.Меньшиков
Суеверия и правда любви. М.О.Меньшиков