Концепт любви в русском языковом сознании. С.Г. Воркачёв. начало
Выходные данные: Воркачев С. Г. Концепт любви в русском языковом сознании // Коммуникативные исследования 2003: Современная антология. Волгоград: Перемена, 2003. С. 189–208.
Концепт любви, в отличие от его ближайшего «телеономного соседа» – счастья-блаженства, невозможно описать в терминах сущностных признаков, отправляющих к конкретным причинам возникновения этого чувства. И если семантика счастья задается совокупностью существующих в определенном хронотопе взглядов на «источники» возникновения этого душевного состояния (наслаждение, покой, добродетель, самореализация, осуществление призвания и пр.) (См. подробнее: Воркачев 2002: 34-54), то отсутствие рациональных («корыстных») оснований для возникновения любви входит в определение этого чувства. Причина зарождения любви у человека и выбор её предмета изначально необъяснимы, в этом смысле остаются верны на все времена евангельские слова о том, что «тайна сия велика есть» (Ефес.: 5, 31–32), а концепт любви как, наверное, никакой другой соответствует представлениям о выразителе «неопределимой сущности бытия в неопределенной сфере сознания» (Колесов 2002: 51).
Вполне обоснованно считается, что в единицах естественного языка отражается «наивная картина» мира его носителей (Апресян 1995, т.1: 56–60), а лексическая семантика представляет «обыденное сознание» этноса, в котором закреплены память и история народа, его опыт познавательной деятельности, мировоззрение и психология (Тарланов 1993: 6). Специфические же черты этого со знания – этнический менталитет – то, что в русской традиции можно назвать «духовностью» – хранятся в паремиологическом фонде языка: пословицах, поговорках, различных формах народного творчества.
В семантическом составе лексических единиц, передающих понятие любви в естественном языке, выделяются три уровня признаков. Прежде всего, это дефиниционные схемы, совокупность которых совпадает с дефиниционной частью полного (но не избыточного) определения (о типологии определений: Bierwish-Kiefer 1969: 73) и позволяет выделить предмет из класса ему подобных. Признаки избыточные (redundant), несущие информацию, превышающую необходимый и достаточный минимум сведений для такого выделения, являются энциклопедическими. И, наконец, ряд семантических признаков занимает промежуточное положение между дефиниционными и энциклопедическими: они представляют собой переформулировку дефиниционных либо логические следствия из них и являются импликативными.
Обобщенный прототип, семантическая модель любви, построенная на основе анализа представлений о ней в научном типе сознания – в этических и психологических исследованиях и словарях, выглядит следующим образом. Любовь – это чувство, вызываемое у субъекта переживанием центрального места ценности объекта в системе его личностных ценностей при условии рациональной немотивированности выбора этого объекта и его индивидуализированности-уникальности. При этом любящий испытывает желание получить предмет в свою «личную сферу» или сохранить его в ней, желает ему добра и процветания, готов идти ради него на жертвы, заботиться о нем, берет на себя ответственность за его благополучие, он находит в любви смысл своего существования и высший моральный закон. В эротической любви libido - половое влечение - сопровождается каритативностью: сочувствием и состраданием. Любовь – чувство непроизвольное, спонтанное, «любовное» желание блага и благожелание неутолимы. Возникновение любви связано с красотой предмета, со стрессовостью обстановки и наличием в «алфавите чувств» субъекта знака дня соответствующей эмоции. Любовь - чувство развивающееся и умирающее, способность любви у человека зависит от природного и возрастного ресурса. Влюбленность сопровождается у человека изменением взгляда на мир и на любимого, а также депрессивно-эйфорическими проявлениями. Любовь полна антиномий: она амбивалентна - включает в себя момент ненависти к своему партнеру, вместе с наслаждением приносит и страдание, она – результат свободного выбора объекта и крайней от него зависимости. Считается, что любовь - высшее наслаждение и что ее суть заключается в гармонии, взаимодополнении.
Если в словаре имя концепта отправляет к иерархизованной совокупности семантических признаков – дефиниционных, энциклопедических, выводных и пр., то при употреблении его в составе предикативных единиц, очевидно, актуализуется в идеале какой-то один из них, помещаемый говорящим в коммуникативный фокус высказывания.
Источником формирования иллюстративного корпуса послужили паремиологические словари русского языка (Аникин 1988; Даль 1996; Жуков 2000; Михельсон 1997), из которых были отобраны единицы пословичного типа, характеризуемые предикативностью (т.е. построенные на базе предложения, а не словосочетания), двуплановостью (наличием прямого и переносного смысла) и в большинстве случаев элементами поэтической организации (ритмом и рифмой).
Полученный иллюстративный корпус (где-то 220 единиц), безусловно, в значительной мере отмечен архаичностью (главным образом за счет использования словаря В. Даля): некоторые пословицы носителям современного русского языка уже просто непонятны («Не милое прялье, где милого нет»; «Баженый не с борка, а с топорка»), большинство же других в речи сейчас не употребляется и в качестве фразеологизмов (воспроизводимых единиц с фиксированной формой) не опознается. Тем не менее, как представляется, этот факт если и умаляет их эвристическую ценность для исследования этнического менталитета, то весьма незначительно, поскольку в большинстве случаев архаичные паремии, как правило, дублируются действующими в современном речевом обороте пословичными синонимами. Следует также заметить, что массовидные стереотипы обыденного сознания этноса – а именно в них и отражается его культурная специфика – не связаны жестко с каким-то одним способом реализации и сохраняют свою идентичность, несмотря на изменение вербальных либо иных средств своего знакового воплощения.
Трудность содержательной классификации паремий, вербализующих концепты вообще и концепт любви в частности, заключается прежде всего наверное в том, что классификационные признаки в их семантическом составе представлены синкретично, диффузно: «Любовь зла – полюбишь и козла» – здесь можно усмотреть и «неподконтрольность», и «немотивированность выбора», и «индивидуализированность выбора», и, может быть, что-то еще.
Из числа дефиниционных признаков концепта любви в русском пословичном фонде наиболее представительно отражен признак ценностной ядерности (центральности) предмета любви, передаваемый, с одной стороны, паремиологическими единицами, отправляющими к эмоциям, вызванным отсутствием «самого дорогого» («Не милое прялье, где милого нет»; «Не мил и свет, когда милого нет»; «Дружка нет: не мил и белый свет»; «Без тебя опустел белый свет»; «Без тебя пуст высок терем»; «Без тебя заглох широкий двор»; «Без тебя не цветно цветы цветут, не красно дубы растут в дубровушке»; «Много хороших, да милого (милой) нет»; «Не мил и вольный свет, кода милого друга нет), с другой – пословицами, отражающими интенсивность желания соединиться с любимым («Хоть топиться, а с милым сходиться»; «Хоть пловом плыть, да у милого быть»; «К милому другу круг (крюк) не околица»; «К милому и семь верст не околица»; «Не далеко к милому – девяносто в сторону»).
Признак рациональной немотивированости выбора объекта вкупе с признаком «неподконтрольности» в пословичном фонде русского языка представлен паремиями «Полюбится сова – не надо райской птички»; «Покажется (полюбится) сатана (сова) лучше ясного сокола»; «Любовь зла – полюбишь и козла»; «Не по милу хорош, а по хорошему мил/не по хорошему мил, а по милому хорош»; «Приглянулся черт ягодкой»).
И, наконец, последний дефиниционный признак концепта «любовь» в пословичном фонде русского языка – «индивидуализированность выбора объекта» – представлен паремиями «В милом нет постылого, а в постылом нет милого»; «Миленек – и не умыт беленек/Кто кому миленек – и не умыт беленек», «Хоть ряба, да мила»; «Милому мила – и без белил бела»; «Каждому своя милая – самая красивая», отражающими платоновское «абсолютное принятие» любящим личности любимого.
Ценностная ядерность любви определяет также «всесильность» этого чувства, отраженную в пословицах «Любовь все побеждает» калькированной, очевидно, с латинской Omnia vincit amor, «Будешь любить, коли сердце болит»; «С любовью не шутят».
К рациональной немотивированности выбора объекта любви восходят, очевидно, импликации компенсаторной интуитивности этого чувства, которые можно усмотреть в пословицах «Любовь не глядит, а все видит»; «Сердце сердцу весть подает»; «Сердце сердце чует»; «Куда сердце летит, туда и око бежит».
Число паремий, передающих энциклопедические, дефиниционно избыточные признаки, чуть ли не на порядок больше числа паремий, передающих и дефиниционные, и импликативные признаки. Как отличительной чертой культурного концепта является семиотическая («номинативная» – Карасик 2002: 131) плотность – наличие множества знаковых средств его материализации, так для определения этнокультурной значимости семантического признака, очевидно, важен ранг его количественной представленности в пословичном фонде языка.
Из числа энциклопедических признаков концепта «любовь» наиболее представленным паремиологически в русском языке оказывается признак положительной ценности этого морального чувства – любовь здесь получает и общеаксиологическую оценку как высшее благо («Нет ценности супротив любви»; «Мир и любовь – всему голова»; «Нет того любее, как люди людям любы»; «Милее всего, кто любит кого»; «Мило, как люди людям милы»; «Пиво не диво, и мед не хвала; а всему голова, что любовь дорога»; «Ум истиною просветляется, сердце любовью согревается»; «Деньги прах, одёжа тоже, а любовь всего дороже»), и прагматическую, утилитарную оценку как средство или условие достижения этого блага («С милым век коротать – жить не горевать»; «С милым годок покажется за часок»; «С милым другом и горе пополам разгорюешь»; «С милым живучи не стошнится»; «С милым мужем и зимой не стужа»; «С милым и рай в шалаше»; «С милым хоть на край света идти»; «Хоть сухарь с водой, лишь бы, милый, с тобой»; «Проживешь и в шалаше, коли милый по душе»; «Для тех, кто любит, и в декабре весна»).
Третьим по рангу количественной представленности в паремиологическом фонде русского языка идет признак амбивалентности любви, которая в русском сознании непременно связана со страданием: «Нельзя не любить, да нельзя не тужить»; «Где любовь, там и напасть»; «Полюбив/полюбишь, нагорюешься»; «Милый не злодей, а иссушит до костей»; «Любит (Люби), как душу, а трясет (тряси), как грушу»; «У моря горе, у любви вдвое»; «Полюбить, что за перевозом сидеть»; «Тошно тому, кто любит кого; а тошнее того, кто не видит его»; «Тошно тому, кто любит кого; а тошнее того, кто не любит никого»; «Любить тяжело: не любить тяжеле того»; «Любить – чужое горе носить; не любить – своё сокрушить!»; «Не видишь – душа мрет, увидишь – с души прет»; «Горе с тобою, беда без тебя»; «Любовь хоть и мука, а без нее скука».
начало --- читать дальше - окончание >>>
Любовь и смысл жизни. С. Воркачёв
Путеводитель по сайту и основным вехам в познании любви. Е.Пушкарев
Мужчина и женщина: совместимость, любовь. Е. Пушкарев
Мужчина и женщина: отношения. Е. Пушкарев
Мужчина и женщина: лидерство в любви и браке. Е Пушкарев
Тест на любовь: «шкала любви» З.Рубина.
Литература сыграла огромную роль в любовном культе. М.О.Меньшиков
Суеверия и правда любви. М.О.Меньшиков
Концепт любви в мировой культуре.Вал. А. Луков, Вл. А. Луков
Новоевропейское представление о любви. В.М. Розин