НОВОЕВРОПЕЙСКОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ЛЮБВИ. В.М. Розин
Глава из книги В.М. Розина «ЛЮБОВЬ И СЕКСУАЛЬНОСТЬ В КУЛЬТУРЕ, СЕМЬЕ И ВЗГЛЯДАХ НА ПОЛОВОЕ ВОСПИТАНИЕ»
Автор: Вадим Маркович Розин, 1937г.р., доктор наук: философия 1991г.
В эпоху Возрождения новоевропейская личность еще только формировалась, человек еще понимал себя в значительной мере по аналогии с Творцом, дыхание которого он продолжает чувствовать за своей спиной. Поэтому и любовь он трактует двояко: и платонически, и куртуазно, и как божественное дело, и как страсть. По сути, только в XVII-XVIII веках складывается современная новоевропейская личность, за которой уже не стоит Бог, которая мыслит и себя и мир в рациональном ключе (даже веря в Бога, к которому она поворачивается лицом и общается, так сказать, на равных). Новоевропейская личность не только отсчитывает все от себя, от своего Я, своего внутреннего мира, но и ощущает себя источником собственной жизни, желаний, неповторимых свойств и качеств.
Внутренний мир. Я!? Эти вещи были незнакомы среднему человеку эпохи античности. Только в средние века внутренняя жизнь человека (но понимаемая иначе — как борьба темных и светлых сил в душе) была открыта. С верой, пишет П. Гайденко, человек сразу оказывается далеко за пределами всего природно-космического: он непосредственно связан живыми личными узами с творцом всего природного... личный бог предполагает и личное же к себе отношение; а отсюда изменившееся значение внутренней жизни человека: она становится теперь предметом глубокого внимания, приобретает первостепенную религиозную ценность.
Человек — источник жизни, желаний и воли?! Ничего подобного, ответил бы древний человек, источником жизни, воли и желаний является не человек, а боги, демоны или ангелы. Когда древний вавилонянин, пишет С.Н. Крамер, «чувствует себя прекрасно, полон жизни, наслаждается богатством и душевным покоем, он объясняет это завидное состояние ума и тела присутствием сверхъестественных сил, которые либо наполняют его тело, либо охраняют. Наоборот, всякого рода несчастья, болезни и неудачи объясняются отсутствием такой защиты». Во всех культурах, кроме культуры Нового времени, и воля, и ум, и желания, да и сама жизнь считались в большей или меньшей степени привходящими, они овладевали душой человека независимо от его усилий. Сам человек мог лишь способствовать или сопротивляться этим силам, не более того. Однако в Новое время существовать, жить действительно понимается в связи с познанием, научным объяснением, рациональным постижением законов природы, на знании которых, как говорил Ф. Бэкон, основывается могущество человека. Есть лишь один закон, сказал бы древний, античный или средневековый человек, божественный или космический, ему и должен подчиняться человек, из того же проистекает не его могущество, а всего лишь уверенность в завтрашнем дне.
Пытаясь понять, как в Новое время складывались гуманитарные науки, М. Фуко пришел к выводу, что в основании нашей культуры и, в частности, индивидуальности человека лежат такие фундаментальные процедуры и отношения, как «осмотр», «дисциплина» (тогда как в античной культуре лежало отношение «мера»; в средневековой — «опрос-дознание»).
Но параллельно формулировалось требование уважать и всячески развивать разум, индивидуальность и личность человека. В этой связи характерен один из подзаголовков «Великой дидактики» — известного произведения первого крупного теоретика педагогики Нового времени Яна Амоса Коменского («Есть три цели: человек должен быть: 1) одаренным разумом среди всех; 2) владыкой над собой и 3) радостью для бога») или параграф книги педагога Ф.Г. Гербарта «Индивидуальность питомца как исходная точка воспитания». Уважать и развивать разум означало не просто его культивировать, но дать ему пищу, работу, сделать человека, по выражению Коменского, «знающим все вещи, искусства и языки».
С требованием уважать человека, индивидуальность, личность тесно сочеталась идея самостоятельности человека, убеждение, что он может управлять и собой и другими.
Как же формирование новоевропейской личности сказалось на понимании любви? Весьма существенно. Во-первых, складывается индивидуальный опыт любовного поведения и переживания, который часто декларируется и манифестируется как норма, как природа любви. Так, если одни индивиды возвышают любовь, то другие принижают, одни считают несовместимыми брак и любовь, другие высказываются за их союз, одни выключают из «настоящей любви» половое влечение, другие счита¬ют, что без него любовь не существует, и т.д. Во-вторых, любовь в культуре Нового времени — это своеобразный объект изучения, предмет знаний и размышлений. А раз так, то люб¬ви приписываются определенные свойства и характеристики, вытекающие из рассуждений о любви. Любовь соотносится в мысли с другими явлениями и характеристиками человека. Став предметом познания, любовь превращается в идеальный объект мышления. В-третьих, любовь психологизируется, это связано с новоевропейским пониманием любви как определенной формы поведения и качеств новоевропейской личности. Ни Афродита, ни христианский Бог больше не ответственны за любовь, только сам человек, его характер, убеждения, темперамент, склонности, потребности.
Если попытаться понять, какие основные причины кроме названных повлияли на представления о любви, начиная с XVII века, то нужно указать две: кризис религиозных представлений (уход их на второй или третий план) и построение любовного поведения исходя из рациональных соображений. При этом необходимо различать два этапа: один, примерно до XIX века, ко¬гда еще не сложились основные буржуазные институты (буржуазная семья, государство, современная школа, медицина, право, наука, искусство, инженерия, индустриальное производство), и другой (XIX — первая половина XX века), когда эти институты в основном сложились и на историческую сцену вышла технология в разных ее вариантах (социальная, в рамках названных институтов, техническая, семиотическая).
Первый этап интересен тем, что не только формируются новые ценностные ориентиры поведения человека, новые способы решения им жизненных задач, но и продолжают воспроизводиться традиционные и сословные схемы и стереотипы жизни. В этой ситуации отдельный человек действует исходя из рациональных соображений, которые выстраиваются им чисто умственно. Но в результате в рамках традиционного общества он чаще всего терпит поражение или сталкивается с проблемами, которые не может решить.
Действительно, вспомним классическую романтическую модель любви (например, «Ромео и Джульетта» Шекспира, «Красное и черное» Стендаля или «Евгений Онегин» Пушкина). Во всех случаях, с одной стороны, страсть, одухотворение любимого (любимой), переживания и страдания, препятствия и их преодоление, но с другой — трагический конец и обрыв. Романтическая любовь, как правило, заканчивается трагедией и совершенно не вписывается в нормальную жизнь, не переходит в брак. Спрашивается: почему? Не потому ли, что влюбленные разрывают с традицией, ориентируются не на обычай или религиозные устои, а на идеи, образцы литературы (вспомним волну самоубийств, прокатившихся по Европе после выхода в свет «Страданий юного Вертера»), свой разум и ощущение свободной личности. В подобной рациональной и индивидуалистической реальности, еще не укоренившейся в соци¬альной жизни и ее институтах, можно любить только в пространстве символическом, искусственном, не совпадающем с прозой обычной жизни. Очевидно поэтому романтическая любовь так много заимствует от куртуазной любви (или переоткрывает ее заново), а также от искусства (литературы, философии, живописи).
Другой вариант развития событий в этот период вызревания буржуазной жизни — Дон Жуан. Это модель влюбленного, и не верящего, и действующего по разуму. Естественное развитие со¬бытий в такой ситуации — погоня за наслаждениями, быстрое пресыщение (так как физическое влечение не может долго поддерживать интерес личности) и смена партнеров, чтобы в новизне обрести новое желание. Таков и Казанова. Однако только век спустя после «Дон Жуана» Мольера появляется произведение Шадерло де Лакло «Опасные связи», где данное мироощущение отливается в законченную форму.
Если мольеровский Дон Жуан действует еще, так сказать, простодушно, не рефлексируя особенно в отношении своих поступ¬ков и ощущений, то донжуаны де Лакло (маркиза де Мертей и виконт де Вальмон) изощрены в своей «профессии» и опираются на целую философию. Основные ее положения следующие.
• Цель любви — наслаждение и только наслаждение, а также победа в любовном поединке. Форма — состояние обновления и смена партнеров. «Будем же откровенны, пишет виконт де Вальмон маркизе де Мертей, в наших связях, столь же холодных, сколь и мимолетных, то, что мы именуем счастьем, всего лишь удовольствие». В одном из ответных писем де Мертей рассказывает о фор¬мировании своих взглядов на жизнь: «Именно там я убедилась, что любовь, которую расхваливают как источник наслаждения, самое большее — лишь повод для них». И в другом: «Неужели вы еще не уразумели, что наслаждения, действительно являющегося единственным толчком для соединения двух полов, все же не достаточно для того, чтобы между ними возникла связь, и что если ему предшествует сближающее их желание, то после него наступает отталкивающее их друг от друга пресыщение?».
• Любовь должна быть свободна от морали и нравственных переживаний. В этой сфере скорее действуют противоположные принципы: грех и распутство — отличное горючее для любовного огня. Объясняя мотивы своих действий в письме к маркизе де Мертей, Вальмон пишет: «Эта женщина станет моей, я отниму ее у мужа, он только оскверняет ее, я дерзнул бы отнять ее у самого бога, которого она так возлюбила. Какое наслаждение то вызывать в ней угрызения совести, то побеждать их. Я не помышляю о том, чтобы сокрушить смущающие ее предрассудки! Они только увеличат мое счастье и мою славу. Пусть она верит в добродетель, но пусть пожертвует ею ради меня. Пусть грех ужасает ее, будучи не в силах сдержать, и пусть, все время, находясь во власти страха, она забывает, преодолевает его только в моих объятьях». А вот одна фраза из письма маркизы де Мертей, рассказывающей Вальмону о своем становлении как женщины: «Но добрый священник объявил мой грех столь великим, что я сообразила, как же велико должно быть наслаждение, и желание знать, что оно такое, сменилось жаждой вкусить его».
• Рефлексия и самонаблюдение являются необходимыми условиями и любви, и наслаждения. Они помогают сделать любовный поединок и наслаждение острыми и контролируемыми. Собственно говоря, вся книга «Опасные связи» представляет собой удачно найденную автором форму (письма героев) рефлексии и самонаблюдения любовных событий и переживаний, что не в последнюю очередь способствовало популярности этого романа в письмах и у его современников, и в наше время.
• Любовь предполагает настоящее искусство (искусство обольщения), включающее игру и лицемерие, возведенные в норму и образ жизни.
Рассказывая о себе, маркиза де Мертей пишет:
Как мы видим, философия и искусство обольщения достаточно целостны и последовательны. И понятно, что они произросли на почве кризиса религии и отсутствия путеводных ценностных ориентиров в открывшихся просторах свободы. Человек Нового времени не только реабилитировал любовное наслаждение, но и все больше подпадал под его магическое воздействие.
В этот период становления буржуазного общества можно говорить о еще одном направлении, где нащупывалась связь романтической любви и брака. Это, с одной стороны, как мы выше отмечали, американская модель любви, с другой — европейская. Формирование последней можно рассмотреть на примере инте¬ресной книги американского философа и писателя Ральфа У. Эмерсона «Любовь» (кстати, в этой книге мы можем найти все три особенности новоевропейского понимания любви — воплощение индивидуального опыта любви, размышление о любви, психологические аспекты).
Читая ее, нетрудно увидеть априорные пристрастия Эмерсона, проистекающие из его собственного понимания жизни и личного опыта любви. Для Эмерсона любовь — это прекрасное, возвышенное чувство, преображающее юное человеческое существо; любовь органически связана с браком, который соединяет личность с человечеством. Описывая эволюцию взаимоотношений юных возлюбленных, Эмерсон пишет: «От обмена взглядами они приходят к обмену любезностями, к ухаживанию, потом к пламенной страсти, клятвам верности и, наконец, к супружеству. Совершеннейшее единство являет собой человек в минуты страсти. Душа проницает плоть, а плоть душу».
Хотя юношеская любовь проходит («как и всех людей, возлюбленных ждут тяжелые испытания, горе и боль»), возвышенная душа «облачается в доспехи, чтобы посвятить себя служению целям великим и беспредельным». «Проходит время, — пишет Эмерсон, и становится ясно, что совместная жизнь — это бесконечная цепь самых разнообразных положений и комбинаций, во всей полноте раскрывающих обоим супругам их возможности, их сильные и слабые стороны. Ведь смысл и назначение такого союза — олицетворять друг для друга человечество». Здесь мы видим как наблюдения над жизнью, познание ее хода, так и возвышенные идеалы любви и супружества самого Эмерсона, которые он, однако, приписывает любви как таковой.
Приписывает Эмерсон любви и такое фундаментальное качество, как стремление к красоте, а также к иной, трансцендентальной реальности. А, раз приписав, извлекает отсюда (по законам мышления) массу следствий: гармонизацию впечатлений, идеализацию и возвышение и т.д.
Вот это тесное переплетение личного опыта жизни и любви, идеалов и устремлений, рассуждений о любви, наконец, оценок ее и даже рекомендаций характеризует новоевропейский подход к любви. Помимо общекультурного мироощущения и субкультурной ориентации в культуре Нового времени сложились еще две координаты (две степени свободы) — личность и научноориентированное мышление. Конечно, Платон в некотором смысле тоже был личностью, но, тем не менее, он выразил в «Пире» общекультурную модель любви, т.е. определенный культурный, а не только личный опыт любви. В Новое же время складывается разнообразный личный опыт любви, который декларируется и описывается. В определенном смысле новоевропейская личность соизмерима со всей культурой, в форме знания и осознания она ассимилирует культуру, ее историю, включая разнообразный опыт и образцы любовного поведения. Как соизмеримая и частично независимая от культуры, новоевропейская личность воспроизвела и развила, доведя до предела, все бывшие в истории культуры модели любовного поведения. Но, естественно, переосмыслив их на свой лад, на другой культурной почве. И не только развила разные модели любви, но и скрестила их между собой. Так, из скрещивания любви-страсти, платонической и куртуазной любви и переосмысления их возникла модель романтической любви.
Можно ли говорить о целостном диспозитиве любви Нового времени? Очевидно, нет. Но имеет смысл считать, что общим для разных моделей любви Нового времени являются рациональные дискурсы, и дискурсы искусства, индивидуальный опыт любовного поведения, тесная связь с браком и другими буржу¬азными институтами (прежде всего с правом, государством, образованием).
Литература:
Гайденко П. Цит. соч.
Крамер С. Мифология Шумера и Аккада // Мифология древнего мира. М., 1977.
Коменский Я. Великая дидактика // Хрестоматия по истории зарубежной педагогики. М., 1971.
Гербарт Ф.Г. Общая педагогика, выведенная из целей воспитания.
Коменский Я. Цит. соч.
Лакло Ш. де. Опасные связи. М., 1992.
Лакло Ш. де. Цит. соч.
Эмерсон Р.У. Любовь // Мир и Эрос — М., 1991.
Эмерсон Р.У. Цит. соч.
История кулбтуры любовного чувства. Е.Пушкарев
Эрос и культура: Философия любви и европейское искусство. В.П.Шестаков
Мужчина и женщина: совместимость, любовь. Е. Пушкарев
Мужчина и женщина: отношения. Е. Пушкарев
Мужчина и женщина: лидерство в любви и браке. Е Пушкарев
Любовь и новая мораль. А.М.Коллонтай
Концепт любви в мировой культуре.Вал. А. Луков, Вл. А. Луков
Бытийная Любовь в «Философии Сердца» Сафо А.В. Киричек
Осмысление любви в древнем мире. Архаический дискурс и квазисубъект любви. В.М. Розин.
